Ulev, 44 - 31 августа 2006 13:19

У меня самого те же чувства были после прочтения :)

Часть 4
А вы предали своего господина, перешли на сторону его врага и тем опозорили честь самурая. Мой брат явил образец верности слову, отдав жизнь, чтобы выполнить обещание. А ты обнаружил свое вероломство замучив родного дядю, чтобы снискать расположение Амако. Пусть Цунэхиса насильно удерживал моего брата - ты должен был помнить о своем долге и поступить так, как поступил когда-то Шу Цзо. Но что тебе до долга и чести? Ведь тебе были дороги только твои низменные цели. Видно, все вы таковы в доме Амако. Да разве мог мой брат остаться здесь и служить этому дому? Но я пришел сюда, и я восстановлю справедливость. Пусть останется от тебя только грязное имя твое!> С этими словами Самон выхватил меч, ринулся на Тандзи и зарубил его одним ударом. Когда растерянные домочадцы пришли в себя, Самона уже и след простыл.
Узнав об этом, Цунэхиса Амако поразился такой необычайной верности двух названых братьев и не стал посылать погоню за Самоном. Недаром сказано: не бери в друзья легкомысленного человека. Если уж быть друзьями, то такими, как Самон и Акана.

Часть 3
<Брат мой, какие странные вещи ты говоришь! Ведь не во сне же мы беседуем с тобой!>
Вот что рассказал Акана: <Расставшись с тобой, отправился я на родину. Оказалось, что большая часть земляков моих примкнула к победоносному Цунэхиса Амако, и никто уже не помнил благодеяний Энъя. В замке Томида я навестил Тандзи Акана, своего племянника. Он объяснил мне положение в замке и уговорил явиться на аудиенцию к Цунэхиса. Я согласился, потому что мне нужно было присмотреться к Цунэхиса. Да, Цунэхиса отличался недюжинной храбростью и был искусен в обучении воинов. Но он был подозрителен и не доверял способным людям, и не было у него вассалов, готовых стать его когтями и клыками. Поняв, что нет смысла оставаться в замке, я рассказал Цунэхиса о своем обещании вернуться к тебе в Праздник Хризантем и хотел покинуть его. Но Цунэхиса, видимо, обиделся и, заупрямившись, приказал Тандзи не выпускать меня. До сего дня просидел я взаперти, и только одна мысль неотступно преследовала меня: что подумает обо мне мой благородный брат, если я нарушу обещание? Бежать из замка было невозможно. И вот сегодня я вспомнил, что говорили в старину: "Человеку не покрыть в день тысячу ри, а душа легко проходит в день тысячу ри". Я вонзил в себя меч, черный ветер ночи подхватил меня и принес к тебе. Я выполнил свое обещание. Оцени же мой поступок>. Акана замолчал, и из глаз его полились слезы. <А теперь прощай навсегда, - сказал он. - Прошу только, хорошо служи нашей матушке>. Он поднялся и исчез, словно угаснул. Самон вскочил, хотел удержать его, но черный ветер дунул ему в глаза и скрыл все. Самон споткнулся, упал ничком и горестно застонал. Проснулась престарелая мать, испуганно поднялась с постели и пошла искать Самона. Самон лежал, распростершись в гостиной среди бутылей сакэ и блюд с закусками. Она поспешно подняла его и спросила, что с ним, но он только плакал навзрыд и ничего не отвечал.
Мать принялась его попрекать: <Если ты так злишься на своего брата Акана, то с каким лицом ты встретишь его завтра, когда он появится? До чего же ты глуп, словно малое дитя!> Са-мон наконец ответил сквозь слезы: <Он уже был здесь, мой старший брат. Он выполнил обещание. Но он отказался от всего, чем я его угощал, потому что он больше не человек, а житель тьмы. Он заколол себя мечом, чтобы выполнить обещание и пройти в один день сотни ри. Я нарушил ваш покой, матушка, простите меня!> Мать сказала: <Недаром говорится, что в темнице снится прощение, а жаждущий во сне пьет воду. Верно, так и с тобой. Опомнись!> Но Самон покачал головой. <Нет, матушка, - сказал он. - Это случилось наяву. Он был, был здесь, мой старший брат!> И Самон снова горестно заплакал. Мать больше не сомневалась, и они вдвоем всю ночь лили слезы.
На другой день Самон сказал, склонившись перед матерью: <С детства я посвятил себя книгам и кисти, но моя жизнь проходит без пользы между .небом и землей. Я не прославил своего имени верностью родной стране и не имел случая до конца выполнить свой сыновний долг. А между тем брат мой Акана отдал жизнь, чтобы сдержать свое слово. Я сегодня же отправлюсь в Идзумо поклониться хотя бы его праху. Прошу вас разрешить мне это и беречь себя в мое отсутствие>. - <Дитя мое, - ответила престарелая мать. - Раз уж ты собрался покинуть меня, возвращайся скорее и успокой мое старое сердце. Не оставляй меня надолго, иначе сегодняшний день может стать для нас днем вечной разлуки>. Самон сказал: <Жизнь подобна пузырьку на воде - нам не надо знать, когда она оборвется. Но я все-таки вернусь>. Он вытер слезы и покинул дом. По пути он зашел к господину Саё и почтительно попросил его заботиться о матери. Он шел в Идзумо, не думая о еде, когда был голоден, забывая об одежде, когда было холодно, а если засыпал ненадолго, то пробуждался от собственных слез, и на десятый день наконец достиг замка Томида.
Он явился к Тандзи Акана и назвал ему свое имя. Тандзи пригласил его в дом и сказал с изумлением: <Не понимаю, как вы могли так быстро узнать о судьбе вашего названого брата! Может быть, кто-нибудь на крыльях принес вам эту
весть?>
Самон ответил: <Самураю не пристало искать богатства и славы: он должен быть верным и справедливым. Таким был и мой названый брат Соэмон, который убил себя и призраком прошел сотни ри в одну ночь, чтобы выполнить обещание. И я спешил воздать должное его верности. Но прежде мне хотелось бы узнать ваше мнение об одном предмете, о котором я читал когда-то. Прошу вас, ответьте мне откровенно. В древности в княжестве Вэй тяжело заболел сановник Шу Цзо. Вэйский князь самолично явился к нему и, взяв за руку, спросил: "Кто будет хранить устои государства, если с тобой случится непоправимое?" Шу Цзо ответил: "Шан Ян, при всей его молодости, обладает большими способностями. Если вы не найдете нужным взять его к себе на службу, лучше умертвите его, но не выпускайте его из пределов ваших владений, ибо, оказавшись в другой стране, он причинит вам много хлопот". Так Шу Цзо почтительно поучал вэйского князя, а когда князь покинул его, он тайно призвал к себе Шан Яна и сказал: "Я предложил князю взять тебя на службу, но князь, видимо, не желает этого. Я посоветовал ему умертвить тебя, если он не найдет нужным воспользоваться твоими способностями. Я поступил так потому, что прежде всего озабочен делами государя и только затем могу думать о подданном. Беги же скорее, спасай свою жизнь". Так поступил Шу Цзо. А как вы поступили с Соэмоном Акана?> Тандзи опустил голову и не сказал ни слова.
Самон придвинулся к нему и продолжал: <Мой брат Соэмон Акана, сохранив преданность дому Энъя и отказавшись служить Амако, доказал, что он благородный муж.

Часть 2
и я прошу чести лицезреть ее. Может быть, она снизойдет к моей простодушной просьбе и согласится считать меня сыном>. Радость Самона не имела границ. <Матушка постоянно скорбит о моем одиночестве, - сказал он. - Когда она увидит тебя, годы жизни ее продлятся>. И с этими словами он повел Акана к себе домой.
Мать Самона встретила Акана приветливо и сказала: <Мой сын ни на что не пригоден. Он изучает то, что никому сейчас не нужно, и никогда не выйдет в люди. Смотри же не покидай его и будь ему наставником, как это подобает старшему брату>. Акана почтительно выслушал ее и ответил: <Честный человек превыше всего чтит справедливость. Почести, слава, богатство для него ничего не значат. Сейчас я обласкан вами, мой младший брат оказывает мне уважение. Чего мне еще желать?> И Акана провел в доме Самона еще много дней в радости и веселии.
Цветы на холме, что распустились, казалось, только вчера, уже осыпались, и в волнах прохладного ветра наступило лето. Акана, обращаясь к матери и брату, сказал: <Я бежал из Оми, чтобы узнать о положении в Идзумо. Все-таки мне нужно побывать там, а затем я вернусь, и тогда, если даже мне придется жить на соевой похлебке, я буду выполнять свой сыновний долг и воздавать вам за ваши благодеяния. Прошу вас, отпустите меня>. Самон спросил: <А когда же ты вернешься, брат мой?> - <Время быстротечно, - ответил Акана. - Что бы со мной ни случилось, осенью я уже буду здесь>. Самон сказал: <А в какой же день осени ждать тебя? Прошу тебя, назначь срок>. - <Пусть днем моего возвращена будет Осенний Праздник девятого сентября>, - ответил Акана.
<Брат мой, - сказал Самон. - Обязательно вернись в этот день. Я буду ждать тебя за столом, убранным веткой хризантемы и скромным сакэ>. Они сердечно простились, и Акана отправился на Запад.
Быстро катились жемчужины дней, ветви гуми согнулись под тяжестью спелых плодов, у дорог распустились ромашки, и вот наступил сентябрь. Девятого утром Самон встал пораньше, прибрал свою скромную хижину, поставил в вазу несколько веток хризантем, желтых и белых, и стал готовиться к пиру. Престарелая мать сказала: <Слышала я, что эта страна Идзумо лежит за крутыми горами, и до нас от нее сто ри пути. Разве можно сказать наверное, что он сегодня придет? Успеешь все приготовить, когда увидишь его>. Самон ответил: <Акана - самурай, верный своему слову, и обещания он не нарушит. Стыдно мне будет готовиться к встрече тогда, когда он уже будет здесь>. Так сказав, он все до последней монеты истратил, купил лучшее сакэ и сварил на закуску свежую рыбу.
День был ясный и безоблачный, по дороге мимо дома Самона шли путники, беседуя между собой. <Сегодня господин такой-то прибудет в столицу, - сказал один из них. - Прекрасная погода, она сулит мне удачу в моем деле>. Прошли два самурая; одному было за пятьдесят, другому - около двадцати. Пожилой самурай говорил:
<Ведь если бы в такую погоду мы с утра из Акаси отправились морем, то давно уже были бы в Усимадо. До чего труслива нынешняя молодежь, сколько лишних денег пришлось потратить!> Молодой самурай ответил: <Я слыхал от приближенных господина, что при переправе из Адзукисима в Муроцу на пути в столицу господину бывает плохо. Наверное, все боятся этой переправы. Но не сердитесь, зато мы угостимся гречневой лапшой в Уогахаси>. Прошел человек, ведя на поводу навьюченного коня. <Иди же ты, кляча слепая!> - сердито понукал он и то и дело поправлял вьюки. Вот и полдень миновал, а Акана все не появлялся. Вот и солнце уже склонилось к закату, путники заторопились, спеша на ночлег, а Самон все стоял и глядел на дорогу.
в Мать подозвала Самона и сказала: <Сердце человека - не осеннее небо, но ведь и хризантемы прекрасны не только в свой праздник. Не надо огорчаться, если твой названый брат вернется не
сегодня, а когда начнутся дожди. Лишь бы он вернулся. Пойдем в дом и ляжем спать. Подождем до завтра>. Самон успокоил мать, уложил ее в постель, а сам подумал: <Может быть, он все-таки еще придет>, - и опять вышел на дорогу. Холодный диск луны глядел ему в лицо. Млечный Путь еле мерцал в небе, в тоскливой тишине далеко-далеко разносился лай собак, и волны разбивались о берег, казалось, у самых его ног. Но вот тени гор поглотили лунное сияние. Стало темно, и Самон сказал себе: <Больше ждать нечего>. Он уже хотел вернуться в дом и запереть двери, как вдруг в смутных ночных тенях заметил фигуру человека, влекомую порывами ветра. Пораженный, он остановился, вгляделся, и что же? Это был Соэмон Акана. Самон возликовал. <Твой младший брат ждет тебя с утра, - сказал он. - Как хорошо, что ты сдержал свое обещание! Входи же, входи скорее!> Акана только молча кивнул в ответ.
Самон прошел вперед, усадил Акана на почетное место и сказал: <Брат мой, ты пришел поздно, и матушка, утомившись ожиданием, легла спать. Она думала, что увидит тебя только завтра. Я пойду и разбужу ее>. Но Акана, покачав головой, остановил его. И опять Акана не произнес ни слова. Тогда Самон сказал: <Ты прошел долгий путь и очень утомился. Давай выпьем по случаю встречи, и скорее ложись отдыхать>. Он подогрел сакэ и предложил Акана закуски, но Акана ни к чему не притронулся и закрыл лицо рукавом. Казалось, запах пищи был ему противен. <Прошу тебя, не брезгуй, - сказал Самон. - Все это приготовлено мною и, наверное, очень невкусно, но я готовил от чистого сердца>. Некоторое время Акана молчал, тяжело вздыхая, а затем произнес: <Разве посмел бы я отвергнуть сердечное гостеприимство моего мудрого брата? Но я не в силах обманывать тебя и потому открою тебе всю правду. Только ты не должен пугаться. Я не принадлежу больше к миру солнца, я - призрак и принял свой прежний образ лишь на время>. Изумленный Самон сказал: