Андрей, 61 - 5 февраля 2010 12:14

Вечерний зной уже навис над деревьями. Солнце катилось к закату. Оно катилось по горизонту, медленно касалось его, слегка поднималось над холмами и после проваливалось в их яму. В воздухе каждый дюйм был пропитан зноем, птицы утихли, они устали от дневной жары, от целого огромного дня. Лишь живучие сверчки говорили, что им все равно, что вся ночь впереди, и зной отступит, наступит прохлада, а под утро в холод все съежатся и будут с нетерпением ждать нового рассвета, чтобы согреться под желтыми лучами восходящего солнца. Но это будет нескоро, еще вся ночь впереди.В современном мире, в мире компьютеров и сотовых телефонов удивительно было видеть, как у дома горят факела, на столах стоят свечи. Создавалось впечатление, что сейчас не ХХI век, а где-то задворки девятнадцатого. Тяжелые, пыльные гобелены опускались по стенам. Их огромные размеры поражали своей легкостью, было видно, что они старые, такие же старые как и сам дом. На ткань падали блики от факелов и тени от движения людей. Это было похоже на танец из прошлого, прошлого из истории гобелена, из его молодости, когда к нему прикасались еще руки молодых девиц, что уже наверняка покоились с миром.Стрекот сверчков не то, чтобы убаюкивал, но успокаивал и отгонял все лишние дурные мысли. Они уводили в мир детства на бескрайние поля виноградников. Шторы на окнах были раскрыты, сами окна тоже, легкий ветерок проскальзывал с улицы в этот огромный, освещенный свечами зал. В зале было много народу, все толпились, ходили, протискивались между группками, их руки брали фужеры, они отходили в сторону и с жадностью глотали этот прекрасный напиток. Кругом трепетали веера, черные веера, как вороньи распушившиеся хвосты. Дамы обмахивали ими свои тела в надежде, что это им поможет, но, в действительности это только усугубляло контраст между мнимой прохладой и настоящей духотой.Пажи и официанты примостились вдоль стен, готовые бросится на щелчок пальцев любого гостя, как хорошо выдрессированные собаки. Они стояли и пристально смотрели, кто нуждается в их помощи или услуге, но все мужчины были заняты женщинами. Да, женщинами: их было много, так же как и мужчин, они все одеты в прекрасные испанские платья. Тонкие бретели и широкая юбка. У кого-то цвет платья был черный, такой же как и их веера, а у кого-то цвета граната, были и темно- зеленые, и темно- голубые, но не было светлых, только насыщенные цвета. Но не это было главное в женщинах, а то, что они были все, почти все в масках, лишь только старые матроны, которым бессмысленно скрывать свое лицо, поскольку их отягощенное тело все равно бы выдало владельца маски. Поэтому они стояли и озирались по сторонам и делали вид, что им все равно, но глаза сверкали, а пытливый женский ум пытался определить под какой маской кто скрывается. Некоторые маски были так причудливы, что их можно было бы спутать с веером: тонкие перья, зеленоватый отлив, и живые женские глаза. Мужчины пытались их разговорить, таким образом, оставалась хоть какая-то надежда узнать свою даму по голосу. Но это делала только молодежь, все остальные пришли со своими супругами, поэтому и не стоило большого труда изначально узнать под этой прекрасной маской саму даму. Сам вечер шел уже более часа. Раньше такие вечера называли балами, но теперь проще - званый ужин, просто вечер, молодые - тусовка, а пожилые – «выйти в свет». Пары танцевали, отходили, брали со стола бутерброды, они медленно растворялись в их ртах, касания стекла и легкая прохлада завершали этот короткий ужин. Иногда музыка звучала спокойно, и тогда выходили даже самые тяжелые. Они могли себе позволить танцевать, но в это время кто моложе растворялись в толпе, понимая, что это не для них, рано еще им вот так тихо шоркать ногами. Танец, два и оркестр резко менял ритм, начинала звучать страстная испанская мелодия. В центр зала выходил гитарист, его струны зажигали буквально всех. Душа рвалась, ввысь и вширь, струны звенели, а пот с лица гитариста, тяжелыми каплями разлетался по полу. Гитарист заканчивал, все облегчено вздыхали, кто от усталости, а кто от удовольствия, которое получили от этих прекрасных струн. Сегодня после игры возникло минутное замешательство, суета, тихий шум голосов, в центр зала вышел мужчина. Его волосы черные, как смоль, со временем изменят цвет на серый, а после поседеют, но сейчас женский глаз ласкал их. Волосы сверкали, они были покрыты бриолином, и от этого на его смуглой коже они выглядели по-особенному, жарко. Пальцы ударили по струнам. Внимание всех обратилось к играющему. Стук каблука и вот уже взгляды от гитариста перешли в центр на этого жгучего брюнета. Стук каблука об пол, взмах руки, кисть руки тонка, а на мизинце - перстень. Послышались хлопки ладоней. Они звучали тихо, но их ритм отдавался в сердцах всех. Все знали этот жаркий танец, в нем могли принимать участие только двое - он и она.Танцор взмахнул рукой, белый манжет выскользнул из под черного рукава, пальцы повисли и музыка остановилась. Удар, щелчок и кисть ожила, еще мгновение и рука выхватила из толпы, которая его окружала, даму в красном платье. Она покорно подчинилась его резкому движению. Гордый взгляд, но преданность тела. Красное платье рванулось на ней, складки обвили ее тело, и тонкий каблучок стукнул об паркет. Струны вибрировали, гитарист закрыл глаза, его волосы распластались по плечам, на лбу выступили капли пота. Мужчина сжал ладонь девушки в красном так сильно, что ее рука побелела, но лицо оставалось непроницаемо строгим. Рука дамы скользнула и обхватила кавалера за шею, а кончик носка туфли заскользил по полу. Он смотрел на нее, прямо в глаза, в ее глубокие глаза. Казалось, что она с первого мгновения подчинилась ему, но в следующую секунду, к

• 
• 
•